Дикий цветок - Страница 12

Но времена менялись. Перемены чувствовались на каждом шагу. В июле какие-то люди напали на почтовое отделение в Чарльстоне и сожгли литературу, присланную на Юг аболиционистами из северных штатов. Президент Джексон поддержал поджигателей и безуспешно пытался провести через Конгресс закон, запрещающий распространение по федеральной почте литературы «подстрекательского» свойства. Всюду разъезжали патрули. При свете луны на узких тропинках появлялись злые люди, вооруженные ружьями и кнутами, и верхом преследовали беглых негров и наказывали «наглых черномазых». В Виллоушире рабам уже не разрешалось, как прежде, свободно ходить в гости на соседние плантации. Теперь требовалось просить позволения у хозяина. Поговаривали, что надсмотрщики мистера Карсона на плантациях, такие же рабы, которых хозяин поставил надзирать над другими рабами, были уже не столь доброжелательно настроены по отношению к своим подчиненным. Нескольких цветных надсмотрщиков заменили белыми. Ворчун Джонсон по кличке Вертел, со скверным характером которого хозяин до сих пор мирился, однажды ночью бесследно исчез. Поговаривали, что его увезли в Чарльстон и продали на аукционе.

Вилли Мей казалось, что тучи над ее дочерью сгущаются, и она опасалась этого. Не следовало цветной девушке с одним здоровым легким хвастаться перед своими господами умением читать и писать, не стоило в их присутствии декламировать стихи и разговаривать так, как говорят белые, не нужно было выбирать для своих хозяек ткань и советовать, как укладывать волосы. После сегодняшнего Вилли Мей боялась, что ее дочери могут подыскать менее приятное занятие, чем составлять компанию мисс Джессике. Не исключено, что ее выселят из комнаты по соседству со спальней молодой хозяйки и отправят жить во Двор, в одну из лачуг, которую ей придется делить с чужой семьей. Вилли Мей молилась, чтобы у ее дочери хватило здравомыслия, иначе однажды ночью прискачут всадники, вытащат ее из постели и покажут, что бывает с рабынями, которые не знают своего места.

Глава 7

— Сайлас! Дорогой! Что случилось? — встревожилась Летти.

Он стоял к ней спиной у окна дома священника, выходящего на маленький сад, поросший золотыми хризантемами. Сайлас собирался привезти матери целую охапку этих цветов. Пусть Елизавета украсит ими стол ко Дню благодарения.

— Тебе уже надоела эта предсвадебная суета?

Сайлас повернулся к ней. Вид Летти, сидящей за столом, заваленным свадебной мишурой, кружевами, лентами и еще чем-то дымчатым, был куда приятнее вида любого сада.

— Нет, любовь моя, но, признаю, женщины в большей степени склонны приходить от всего этого в восторг.

— Если ты испытываешь сомнения насчет своего решения…

— Никаких сомнений.

Сайлас подошел и присел рядом с ней у стола. Летти отложила в сторону восковую дощечку, на которой был выцарапан бесконечный список всего необходимого для свадьбы, назначенной на первую субботу февраля. Мужчина недоумевал, почему женщины считают себя обязанными начинать готовиться к свадьбе за несколько месяцев. Мать, например, уже сейчас развернула бурную деятельность. Сам он хотел сыграть свадьбу как можно раньше, ведь первого марта им предстояло отправиться в долгую дорогу в Техас; однако брат его невесты учился в Вест-Пойнте: раньше первой недели февраля его все равно не отпустят.

— В таком случае что же тебя беспокоит? — Летти слегка провела кончиками пальцев по нахмуренному лбу жениха. — Когда ты хмуришься, я всегда знаю: что-то не в порядке.

Сайлас взял ее руку и прижал к своим губам. Малейшее прикосновение к ее коже вызывало у мужчины сильнейшее возбуждение. Господи, прости его, но Сайлас уже почти забыл свою первую жену, родившую ему сына. Если бы не Джошуа, он бы, пожалуй, забыл даже, как она выглядела. Звали ее Урсулина. Довольно целомудренное имя, вполне отвечающее ее моральным устоям, особенно когда дело касалось утех плоти. Эти неприятные воспоминания не исчезли. Урсулина была дочерью плантатора. Ее мать происходила из нетитулованного мелкопоместного дворянства, а тесть, если уж начистоту, был распутным проходимцем. Сайлас понадеялся, что частица его огня проникла в кровь дочери, но горько разочаровался. Летти же, дочь священника, излишней чопорностью не страдала и с нетерпением ожидала того часа, когда сможет разделить с ним брачное ложе. Отличия своих избранниц в отношении к жизни, такие несовместимые с полученным ими воспитанием, Сайлас считал причудами природы.

Он решился рассказать Летти правду, хотя его невеста была пресвитерианского вероисповедания, шотландкой до мозга костей и вследствие этого должна была испытывать отвращение к тем, кто живет в долг. Невеста знала, что ему пришлось одолжить деньги на обустройство в Техасе у Карсона Виндхема, но она, как и Сайлас, считала, что тяжелым трудом они смогут за несколько лет разделаться с долгами.

— Мы не сможем сидеть на веранде, как другие плантаторы, и ничего не делать, — сказала она. — Нам придется наравне с другими работать в поле. И только когда долг будет выплачен, настанет время поиграть в хозяина и хозяйку плантации.

— Мой отец перевернулся бы в гробу, узнай он, что нам придется работать вместе с черными, — рассмеявшись, заметил Сайлас.

Он любил Летти за смелость и готовность отправиться вместе с ним в неизвестность, к неведомым опасностям и лишениям. Ничто, кроме любви и веры в него, не сможет послужить ей защитой.

— Бог с ним. Мы едем в Техас. Там все будет по-другому.